gorgulenok

Непередаваемо бесит слово "обидки". Причем неважно, о других человек говорит или о самом себе.

Фигня даже не в том, что оно обесценивающее. Вообще-то я не считаю, что никакие чувства обесценивать нельзя никогда — по-разному бывает. Но оно не содержит в себе никакого смысла, кроме пренебрежения. Никакого объяснения, почему эти чувства пренебрежения заслуживают, никакого даже намека на объяснение.

"Обидки" — это современная инкарнация советской "книжонки". Доказать, что книга плоха, — это ж надо аргументы приводить, а читатель/слушатель/собеседник еще может на эти аргументы что-то возразить, а вдруг еще и убедительно. А если сказать "книжонка", то ничего объяснять и доказывать не надо.
Прилепил к слову уничижительный суффикс, и готово.

И с "обидками" точно так же. Обида может быть обоснованной, но сказал "обидки" — и сразу понятно, что это у человека фанаберии какие-то. Почему? Да нипочему, потому что я уничижительный суффикс прилепил.

И за этим, непроговоренная, стоит идея, что обесценить без объяснений можно любые негативные чувства человека.
Что человек вообще не имеет права на негативные чувства.

Благодаря МЦД, очередной странной мэрской затее, я узнала новое слово — "валидироваться".

Объявление на станции: "Обязательно валидируйтесь при входе и выходе со станции МЦД".

Народ, а вам случается, когда вы пишете от руки, причем по-русски, в середине слова вдруг какую-то букву нечаянно автоматически написать латиницей, а не кириллицей? Скажем, "n" вместо "н", "r" вместо "р" и тому подобное?

Я в последнее время себя на таком стала ловить.

Набираю на смартфоне сообщение. Печатаю: "пси..." — и тут он подсказывает: "психосимволический".
Честное слово, я его такому не учила.

Чувствую себя как родители, у которых ребенок выдает какую-нибудь заковыристую словесную конструкцию, или термин, или еще что-нибудь, возрасту категорически не соответствующее — и они понимают, что это он у них, у них набрался.
Сразу понимаешь, как тебе стыдно за весь свой канцелярит, за то, что ленишься сказать простым языком, и прочее.
Психосимволический, блин.

Говорила с подругой про одушевленность в русском языке как грамматическую категорию существительных.
(Если кто не знает, одушевленность или неодушевленность существительного влияет на его склонение в винительном падеже, поэтому для носителя языка практический способ определить, одушевленное ли существительное — это посмотреть на его форму винительного падежа множественного числа, а если род мужской — то и единственного. У неодушевленных она будет совпадать с формой именительного, у одушевленных нет: вижу поля, но вижу чудовищ, вижу звезды, но вижу женщин, вижу столб, но вижу мальчика. Кто считает, что одушевленный ли предмет, очевидно и без этого, советую попробовать просклонять слова "кукла", "игрушка", "мертвец", "покойник", "народ", "привидение", "призрак" — узнаете о логике родного языка много нового, клянусь.)

В процессе родилось двустишие:

Народ и партия едины
В том, что не одушевлены.

Поглядывая за окно — а за окном дождь, плавно переходящий, а сию секунду уже окончательно перешедший в снег — все утро приговариваю: "Дождик-дождик, перестань, дождик-дождик, перестань!" И вспоминаю, что в моем детстве у этой присказки было продолжение, которое я слышала от бабушек: "Дождик-дождик, перестань, я поеду во Рязань". Я же, повторяя это за ними, часто говорила "...в Юрюзань". Юрюзань — так назывался холодильник, стоявший у бабушки, это слово была написано на его дверце, и мне оно казалось красивым, но жутко странным.
Сейчас я знаю, что это вообще-то действительно город, а еще река.

В детстве было огромное количество странных слов, не сцепленных с понятиями и оттого каких-то очень объемных, назойливых, обладающих властью заклинания.
С какого-то возраста это ушло. Сейчас, слыша странное непонятное слово, я почти всегда выкидываю его из головы тут же — рехнешься, если все, что влетает в уши, будет застревать в мозгах, там и так мало места, — а если не выкидывается, то выясняю, что это, наскоро поглядев в интернете.

А детям, нынешним детям, сегодняшний мир такой же таинственный, как мне мой тогдашний.
И они, как я Юрюзань, будут помнить какие-то другие слова, у которых нету доступного и ясного смысла.

Когда я была маленькой, я часто, если не знала, как называется какое-нибудь растение, давала ему название сама. Как правило, это название было связано или с легендой, которую я про него придумывала, или с какими-то моими сложными ассоциациями.
В ребенке вообще очень много от демиурга, который идет по только что созданному миру — и дает имена. Или от первого человека в этом мире — одновременно и напуганного, и восхищенного.

И сейчас иногда мне мешает то, что я помню эти данные мной в детстве названия — и не сразу вспоминаю, если вспоминаю вообще, что это не настоящие названия этих растений, что их я сама придумала.

Например, сейчас цветет что-то такое похожее на маленькие белые звездочки в траве — я до сих пор не знаю, как оно называется на самом деле, надо бы выяснить как-нибудь, что ли. А в детстве я называла эти цветы "белокаменка" (или "белокамка", благо ребенок часть корня из слова может потерять как нефиг делать), потому что они ассоциировались у меня со стенами средневековых крепостей, и я представляла себе, что они вырастают там, где лежали камни разрушенных врагом замков. Не только там, конечно — иначе бы что они делали у нас в подмосковном дачном поселке.
А еще где стены, там и затворники — и я представляла себе, как в такое растение превращается девушка, сидящая в заточении долгие, долгие годы.

Еще, я помню, была какая-то "змеиная трава" или "змей-трава" — растение с пушистыми зонтиками цветов и толстыми трубчатыми стеблями. Я верила — не знаю, сама я это придумала или кто-то из старших девчонок сказал — что в них живут змеи, и если сорвать такое растение, а в его стебле окажется змея — то она укусит тебя, и ты умрешь.
Смерть тогда была очень страшна, но абсолютно нереальна — как символ какого-то невыразимого ужаса, а не прискорбное, но неизбежное в жизни каждого человека событие.

Забавно, что я, если меня не подводит память, давала имена только травам — но не деревьям. То ли все попадавшиеся мне тогда деревья я знала по названиям, то ли относилась к деревьям с пиететом, как ко взрослым — и не считала себя вправе.
Про деревья я помню другое. Когда я была маленькой, мы с мамой жили на Смоленском бульваре — это центр Москвы, и деревья там росли внутри металлических ажурных кованых рам, лежащих на земле. Я не знала, зачем деревья посадили в клетку — в том возрасте я воспринимала это именно так — но предполагала, что это для того, чтобы они не могли вылезти из земли и пойти куда им хочется, чтобы были вынуждены расти именно там, куда их посадили.
Не знаю, откуда у меня возникла эта идея, честно.

Так вот, я представляла себе, как это должно не нравиться деревьям, и как они отомстят людям — то есть нам — если сумеют однажды разбить эти рамы и вырваться на свободу. Что характерно, я считала, что они при этом будут абсолютно правы — и это меня печалило и пугало. Вообще-то всем сердцем я была на стороне деревьев, а не на стороне их тюремщиков людей.
А вот что это были за деревья, я не помню уже. Что росло тридцать лет назад на Смоленском бульваре? Кажется, тополя.

Разглядываю сегодня в магазине открытки. Я раньше когда-то, в конце 90-х и начале 2000-х, очень любила это занятие, потом они мне начали казаться слишком уж однотипными и чересчур много стало попадаться, на мой взгляд, не просто рискованных, а оскорбительных и для адресата, и для поздравляющего — и я в целом бросила, но иногда, раз в пару-тройку лет, меня вдруг пробивает.
Так вот, разглядываю стенд с открытками, а их много, часть из них закрывает друг друга. И на одной, от которой видна где-то треть или вообще четвертушка, написано: "рцу".

А у меня по той погоде, которая сейчас творится, третий день кружится голова и мозги работают ой странно.

Что я думаю?
Ух ты, думаю я. Как здорово, как классно, открытка на древнерусском. Жалко, конечно, что буквы современные, но это понятно и правильно, читать старославянский алфавит все-таки могут сильно не все. Интересно, а что там целиком, "говорю" — а что именно отправитель говорит?

Вытаскиваю открытку за уголок.
На открытке целиком написано: "Самому крутому перцу".
Вот тебе и "рцу".

Несколько дней назад, все руки не доходили записать.
Играли в словеску по миру "Гарри Поттера". После того, как закончили, полуигровое, полупожизневое:

Я: ... А для того, чтобы убрать какую-то хрень, используется заклятие Эванеско...

Собеседник: А я думал, для того, чтобы убрать какую-то хрень, используется Авада Кедавра.

Я: Нет. Авада Кедавра используется для того, чтобы убрать какого-то хрена. А для того, чтобы убрать какую-то хрень, используется Эванеско. (Взмах палочкой и параллельно поставленные в мойку чашки.)