gorgulenok

Ровно пять лет как я с Киром.
Самое неожиданное открытие для меня, наверное, — то, что вопреки всему, что говорят люди, за это время может ничего особенно не измениться. Как я была захватывающе влюблена, как была счастлива каждую минуту рядом, так и осталась. Как считала, что мне неправдоподобно, сказочно повезло, так и продолжаю считать.

Тогда, пять лет назад, в 17-м была такая же холодная затяжная весна, как и в этом году. Не настолько, чтобы сирень зацветала только в июне, когда ей давно уже пора отцвести — но зато с майским снегом, по которому я ухитрилась побегать босиком по щиколотку, и с эпическим, безумным ураганом, вырывавшим деревья с корнями и ломавшим их, как соломинки.
Помню, что буйным бело-розовым пламенем цвели яблони и все Останкино буквально утопало в яблоневом цвету.
А потом, в июне в дикий рост ломанулся борщевик, и есть фотка, где я в Лосинке под дождем стою на фоне борщевика выше человеческого роста и с опаской смотрю на него, а у него гигантские лапищи — будто вот-вот схватит.

В тот день, когда все началось, я ездила заниматься чешским, а потом пришел Кир и принес мне в подарок плод каштанчика — точнее, два мелких колючих зеленых плодика на ножке.
Не знаю почему, но это было ужасно смешно.
Я поставила его в рюмку, как в вазочку.
Вот тогда вечером все это и перестало быть просто дружбой.

Мы гуляли и бухали пиво у меня в Останкине по вечерам, лазили по развалинам старой станции на Белокаменной и в недостроенный институт техэстетики, Кир рисовал мне плакаты на тогдашние митинги.
Он уезжал от меня ночью на последнем троллейбусе. Мы стояли на остановке и целовались, пока этот самый троллейбус не подъезжал, а потом на прощание — чуть ли не на самой подножке.
Водителей, по-моему, эта ночная история с вечной парочкой на остановке забавляла. Они ждали, пока мы попрощаемся (несколько секунд, разумеется, не по десять минут), а когда Кир выходил, как-то он помахал рукой, и троллейбус зазвенел в ответ.
В то время было уже известно, что московские троллейбусы собираются заменять автобусами, и это придавало ощущение, что мы в кусочке старого уходящего мира.

Мы во многом тогда застали этот самый старый уходящий мир. Старую платформу Окружная, открытую, с заборчиком, над заросшей высокой травой насыпью — теперь ее снесли и вместо этой платформы новая, в современном духе, с эскалаторами, на которую лишний раз не хочется. Рынок возле станции в Долгопрудном и заброшенную железную дорогу. Заброшенные станционные здания в Лосинке на Белокаменной, где был, можно сказать, стихийный музей современной граффити с постоянно обновляющейся экспозицией, и заброшенную железнодорожную ветку там же — мы гуляли по ней, когда ее не затапливало по самые рельсы.

У школы, которая мне снилась, есть два прототипа — во снах и наяву (как говорили персонажи "Слова для леса..." Ле Гуин, в яви сна и яви мира).

Во сне я часто вижу один и тот же сюжетный элемент — здание, обычно подразумевается универ, где я училась (в нем очень головоломная планировка; если кто был в главном корпусе РГГУ на Миусской, тот поймет), но иногда бывает и что-то другое: библиотека, где я работала, какая-нибудь из моих бывших редакций, странные запутанные помещения, куда я постоянно что-то возила, когда курьерила, или что-то вообще не из этой реальности. Иногда это какой-то дворец, дом-музей непонятно кого или что-то еще в этом духе: под потолками висят люстры на множество свечей, а с них свисают длинные космы паутины, вдоль стен витрины или мебель непонятного назначения.

В этом здании есть часть, в которой никто никогда не бывает, где меняются законы времени-пространства, хранятся какие-то тайны и прочее в таком духе.
Проход в нее всегда через третий этаж обитаемого помещения.
Именно через третий.

Для того чтобы туда попасть, надо пройти множеством лестниц, коридоров и переходов. Важно, чтобы никто не знал, что я туда иду. Поэтому, когда по пути попадаются разные любопытствующие персонажи — а их в таких снах довольно много, и все чего-то хотят, — надо идти назад: якобы в библиотеку, в аудиторию номер такую-то, в бухгалтерию ООО такого-то и прочее.

Иногда я успеваю попасть в заповедное крыло, и там — синий свет из окон, полумрак, комнаты и лестницы, где никого нет, явные следы разрушения и вместе с тем множество потайных мест. Не страшно. Там никогда не бывает страшно, несмотря на полуобрушенные перила, открытые шахты лифтов и заколоченные двери — все то, что в сновидениях с другим сюжетом может быть атрибутом кошмара.
Кажется, что вот-вот встретишь там кого-то, другую форму жизни, приоткроется краешек тайн бытия — но тут появляется какой-нибудь персонаж типа служащего чего-то там или очередная дверь ведет в населенную часть и меня там видит кто-то, короче говоря, приходится плести какие-то относительно правдоподобные объяснения и возвращаться.

Когда я просыпаюсь после таких снов, мне всегда жалко, что я не послала в пешее эротическое путешествие всех, кто там до меня докапывался, и не осталась в том секретном крыле исследовать его тайны. Но на самом деле почему-то, видимо, так делать было нельзя.

РГГУ действительно идеально подходил для того, чтобы запустить сны с таким сюжетом, — там можно было в поисках нужной аудитории, пройдя коридорами и лестницами, внезапно оказаться или в книжном магазине, или в музее, или вообще непонятно где.
Но на самом деле прототипом школы из этого конкретного сна был не он.
Не он, а заброшенный детский сад.

Мы с Киром проходили мимо него множество раз, не обращая на него особого внимания. Пока однажды Кир не заметил, что в торце у него разбито стекло в одном из окон и никто не спешит его заменить, хотя это детский сад и по идее там на это должны обращать внимание. И что ограда территории старая, давно не ремонтированная, и сейчас таких не делают.
Мы обошли всю территорию при садике и увидели, что ночью сквозь окна просвечивают огни улицы — будто ни занавесок внутри, ни тюля, ни мебели.
А еще — что в ограде есть прорехи, куда можно пролезть.

И действительно, садик оказался заброшенным.
Мебель в нем все-таки была, но мало и поломанная. Зато во всех комнатах на полу валялось множество игрушек, а на стенах висели картинки — клоун на велосипеде, детские рисунки с отпечатками ладошек. Подозреваю, что учиться так рисовать для ребенка весело — мажешь ладони краской и ляпаешь ими по листу так, чтобы из отпечатков получались цветы, стилизованные деревья, какие-то существа и т.п. Но в заброшенном детском саду ночью такие артефакты выглядят очень крипово.
К тому же на одном из рисунков изображение, видимо, чуть смазалось — выглядело так, будто у того, кто оставил отпечатки, шесть пальцев.

Планировка садика была вроде и типовой, но нелинейной, и из-за двух пристроек и длинных коридоров с поворотами создавалось впечатление, что он сложнее, чем кажется, и заблудиться в нем как нефиг делать.
Территория вокруг него была как раз такой, как у школы в моем сне, — широкой, запущенной, похожей на огороженный пустырь.

Садик мы обнаружили примерно год назад, в прошлом декабре — может быть, потому он мне сейчас и вспоминается, потому и приснился, изменив планировку и назвавшись школой.

Первого января, после новогодней ночи, когда мы бродили по промзонам, готовили солянку и Кирыч рисовал лубки, мы проснулись и возжаждали продолжения городской романтики.

На улицах никого не было, даже народ с фейерверками куда-то попрятался. Мы пошли куда глаза глядят, то есть в Дегунино.

О Дегунине по-хорошему надо рассказывать отдельно. Это район одинаковых панельных многоэтажек, которые с одинаковыми дворами образуют гигантский геометрический узор, и в этой геометрии ходишь, как в лабиринте. И как в лабиринте, там можно встретить почти что угодно — на то он и лабиринт, чтобы в нем водились разные своеобразные обитатели.

А пройдя его, попадаешь дальше, в Бескудниково и Лианозово.
Метро в эти места не ходит, и здесь царят то ли навсегда задержавшиеся девяностые, то ли просто глубокое вечное безвременье.
Даже изобилие фонарей здесь не раздражает, потому что выглядит... скажем так, странно.

В какой-то момент, лавируя между дворов и гаражей, мы оказались в небольшом парке родом словно из какой-то наркотической реальности. Это был сплошной березняк, голые зимние березы и снег, и все это со всех сторон заливал яркий белый свет — фонари в этом парке стояли только что не друг на друге. Множество светящихся белых стволов и четкие, неестественно четкие линии ветвей, и полное отсутствие вокруг кого бы то ни было.

Когда мы дошли до конца этого сновидческого парка, мы увидели вот такую картину:



Дальше опять дворами, пустыми улицами и тропами вдоль гаражей мы вышли к железной дороге и к рынку за платформой "Лианозово". Рынок этот выглядел так, что мне немедленно вспомнилось бабушкино любимое выражение — как Мамай прошел.

Валялась кем-то снесенная вывеска "Мясной дворик", из сугроба торчала лысая елка.
Казалось, что и крыши у палаток набекрень, и стены вот-вот начнут заваливаться набок спьяну.

( Как это выглядело... )

Потом еще по дороге попался валяющийся столб с дорожным знаком.

Оттуда мы дошли до метро "Алтуфьево". Сели в абсолютно пустой поезд. Две станции ехали в полном одиночестве — ни в нашем вагоне, ни в соседних не было никого, мимо летела чернота туннеля, и крепло ощущение, что мы уже в каком-то другом метро, в другом пространстве, и сейчас нас увезет куда-то туда, откуда нет возврата.
Наконец на станции "Отрадное" в вагон вошел какой-то мужик, и вместе с ним вернулось чувство реальности.

...А в следующий раз я расскажу, как мы в Капотню ездили.
Продолжение следует.

Это лето как-то полно приключений, и мне некогда о них рассказать, некогда сесть и написать, некогда даже толком подумать об этом.

Давайте я расскажу, как я приключалась в День Великой Грозы.
Это было месяца полтора, что ли, назад, и я начала тогда об этом писать, но бросила пост недописанным, а сейчас внезапно обнаружила, что его черновик сохранился.

Это будет история с картинками, как в детских книжках, потому что у меня еще и фотки есть.
Фотки либо riidekast  (в основном), либо мои.

Преамбула такая. В Лосинке есть руины, оставшиеся от заброшенной железнодорожной станции. Сейчас туда по МЦК, бывшей окружной железной дороге, пустили "ласточки", а неподалеку от тех "ласточек" будто другой мир — ржавые рельсы, полуразрушенная платформа, развалины строений. Развалины эти тянутся довольно далеко, в них граффити — реально, без преувеличений искусство, в них атмосфера тайны и свободы, в них становится видна скрытая жизнь города, а воздух в них — лесной и чистый.
Помимо рисунков, в глубине руин попадаются надписи, например, множество всего, посвященного бухабрю: "бухабрь скоро", "бухабрь впереди" и так далее.

В ту пятницу riidekast  с полудня примерно был свободен, и мы по этому поводу собрались отправиться туда.

Прогноз погоды сообщал, что будет 27 градусов, грозы весь день, ливни, град и шквалистый ветер.
Мы приготовились. Я взяла с собой дождевик, куртку и зонт, а мобильник завернула в целлофан и убрала в самую глубь рюкзака.

riidekast  нарисовал картинку, как все это будет:



На самом деле примерно так все и было.

( Read more... )