Этот жаркий московский июнь

Глубокая ночь. Через двор идут двое подвыпивших мужиков, доносятся обрывки их разговора.
— Ну вот если говорить с точки зрения других вселенных... Есть человек-паук, а есть человек-гондон.

(Кирыч сразу вспомнил какого-то мелкого ребенка, который лазил по сооружениям на детской площадке с криком: "Я человек-хуюк! Я человек-хуюк!")

Воздух — как нагретая вода и совершенно неподвижен. Перед нами лежит пустынный ночной двор, за ним дом с темными окнами, и мне уже не в первый раз кажется, что на самом деле этот дом заброшен, а то, что в нем живут, — иллюзия.
Над домом появляется облако.
Все остальное небо совершенно чистое, густого черно-синего цвета, это облако в нем одно.

С раскинутыми в стороны симметричными крыльями, формой похожее на привидение в белой простыне из детских книжек.
— Призрак коммунизма, — говорит Кирыч.

Облако-привидение выплывает из-за крыши дома и стремительно несется дальше, над двором, над нами, над кронами деревьев, над крышами домов.

Здесь, на земле, воздух по-прежнему неподвижен, не колышется ни один листочек, и трудно представить себе, что там, высоко, дует такой ветер.
А не будь облака, мы бы и вовсе не узнали об этом.
Казалось бы, что это ясное чистое небо так же неподвижно, как и земля.