То, чего не читала прежде

Сэй-Сенагон, "Записки у изголовья".
Как будто бы читаешь ЖЖ — именно ЖЖ, не личный дневник. Для личного дневника в тексте слишком мало — собственно личного; не наблюдений, не мнений — а своих чувств, своей жизни, того, ради чего собственно дневник и заводят: любви и ненависти, дружбы и вражды, борьбы и свободы, гнева и горечи, торжества и бессилия, отчаяния и веры.
Автор, несмотря на заключительные слова о том, что она не собиралась давать это читать кому бы то ни было, все время обращается к читателю — а не к себе.

А еще я думаю о том, что именно по "Запискам у изголовья" становится понятно, насколько демократична по своей сути культура Европы — любых ее времен.

Вот хотя бы — о том, что докучает:
"Гость, который без конца разглагольствует, когда тебе некогда. Если с ним можно не считаться, спровадишь его без долгих церемоний: "После, после..." Но какая же берет досада, если гость-- человек значительный и прервать его неловко".

Честно скажем — везде, в любой культуре, по отношению к вышестоящему человек зачастую не позволит себе того, что позволит к нижестоящему. Но в Европе никогда не было принято считать это похвальным. Это то, как делают, но не то, о чем не постесняются написать.
Это учение христианской веры, это наследие античной цивилизации — твердое знание, что изначально все люди равны, что король и крестьянин сделаны из одного и того же материала, и ни привилегии, и обязанности этого изначального равенства не изменяют.

А вот Сэй-Сенагон:

"...До чего же прекрасна длинная ветка цветущей вишни в большой вазе. А возле этой цветущей ветки сидит, беседуя с дамами, знатный гость, быть может, старший брат самой императрицы, в кафтане "цвета вишни" поверх других многоцветных одежд... Чудесная картина!"

"...Значит, государыня хорошо помнит тот разговор, а я ведь о нем совсем забыла. Будь она простой смертной, я и то порадовалась бы. Судите же, как глубоко меня тронуло такое внимание со стороны самой императрицы!"

Я читаю — и слышу голос мира, где то, что в моей культуре от века считалось низостью, становится добродетелью. Не притворяется, а именно становится.
Дети, это невозможно понять, это нужно запомнить.