А ночами сейчас...

Сны — яркие, но очень трудно поддаются пересказу. Уворачиваются от слов, от логики, от слишком пристального внимания.

Приснился странный постапокалипсис, в котором мир постепенно становился все меньше и меньше пригоден для жизни. Очистители воздуха в доме, а наружу — в противогазе. Пока. Но откуда-то очевидно, что через несколько месяцев перестанет спасать противогаз, уж не помню почему. Скорее всего, воздух, помимо того что в него понамешано дряни, просто еще и исчезает отчего-то. Все пытаются придумать, как быть дальше — то ли научиться жить не дыша, то ли генерировать воздух из чего-то совсем другого.

Просыпаюсь. Доходит, что воздух пока на месте. Пятиминутка счастья.
Мне вообще иногда кажется, что неприятные сны существуют для того, чтобы после пробуждения больше ценить свою реальность.

Еще раньше снилось, что я глава какого-то довольно большого клана, и в этом клане есть что-то вроде приемыша. А приемыш он не просто так — мы то ли перебили всю его родню, то ли еще что-то в таком духе. Во всяком случае, ему есть за что нам отомстить.
Он и начинает.
Персонаж такой, в духе Мордреда — тонкий, изящный, в черном, и мне он на самом деле очень дорог, не как ребенок, а скорее как возлюбленный. Но я понимаю, что я должна его убить, потому что иначе он убьет всех нас. Я несколько раз прошу его остановиться, заранее зная, что он не послушает — а потом начинается что-то вроде магической дуэли.
Самое грустное во всем этом то, что я не сомневаюсь, что раскатаю его, и он тоже в этом не сомневается — я и не таких раскатывала, и мы оба это знаем.

В общем, я действительно это сделала, и он превращается в белого змееныша — такую недозмею, полузмею, полуящерицу, получервяка. Белого цвета, и этот белый светится изнутри.
И этот белый змееныш кидается на кого-то из детей клана, которые тусуются тут поблизости, и я знаю, что он ядовитый и его яд смертелен.

Я хватаю что-то вроде длинной плети и бью его, бью, бью — у него отлетает голова, я останавливаюсь — и тут мне кто-то из-за спины говорит: смотри, это ведь не конвульсии, это очень осмысленное движение... Я снова начинаю кромсать уже безголовое тело. Мне кричат сзади — осторожнее, у него кровь ядовитая! — я и сама это знаю и стараюсь держаться на расстоянии. От него остаются ошметки, я осторожно собираю их на лопаточку и сжигаю.
И мельком мысль — как жаль, что ничего, совсем ничего от него не осталось.