![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
Небо нашей земли
Feb. 27th, 2016 12:46 pmЧто удивительно в небе — это то, насколько разным оно может быть. И я не про цвет. Оно может быть бездонным, а может низким и уютным, может быть твердью, а может бесконечной невещественной глубью, и от того, какое оно сегодня, зависит, в каком мире мы сегодня живем.
Вот сейчас, сегодня с утра, небо — это ярко-синяя глазурь. На ней глазурью же — белые облака, и поверх нее тонко прорисованы нагие ветки деревьев. И поэтому сегодняшний мир — шкатулка, керамическая, старинная, яркая, а небо — это ее крышка, нижняя, внутренняя сторона крышки.
В шкатулке светит солнце, в шкатулке растут деревья и стоят дома, в шкатулке ходят люди — куколки куколками.
Вчера он тоже был шкатулкой, и когда шел снег — то он летел не снежинками и не хлопьями, а белыми круглыми кусочками, как будто грубовато, декоративно нарисованный. Или будто бы это не снег, а крошащаяся, осыпающаяся старая глина и краска.
А бывают дни, когда небо — устремляющиеся ввысь хрустальные своды, и мир — то ли сокровищница, то ли храм. А бывает, что небесная синева — это пролитая краска, и мир тогда — холст художника, и даже, если принюхаться, кажется, что от всех вещей, от бордюрного камня и древесного листа до проходящих мимо людей, все еще немного пахнет масляными красками и растворителем.
А еще бывает, что небо — бесконечная спираль космоса... но, вглядываясь в нее, понимаешь, что это такой сказочный, немного детский космос, из книг Булычева. И мир под этим небом-спиралью — фантастический рассказ, хорошо нарисованный мультик. С четкими линиями и легким сиянием от предметов, с насыщенными яркими оттенками кобальта, ультрамарина и индиго.
А бывает, что небо — это распахнувшаяся бесконечность. И вся печаль мира, и вся радость, и жизнь, и смерть, и то, что до жизни, и то, что после смерти, и долгота прошедших и грядущих веков, и сама суть мироустройства, для которой нет времени, а есть вечность — все это изливается с него.
И, глядя на это, пропитываясь этим до самой последней косточки, хорошо понимаешь, зачем надо, чтобы небо иногда становилось твердью, краской, химерой — потому что непрерывно этого откровения, этой обнаженной сути вещей человеку не вынести. Таким мир надо знать, но нельзя видеть его таким все время.
Вот сейчас, сегодня с утра, небо — это ярко-синяя глазурь. На ней глазурью же — белые облака, и поверх нее тонко прорисованы нагие ветки деревьев. И поэтому сегодняшний мир — шкатулка, керамическая, старинная, яркая, а небо — это ее крышка, нижняя, внутренняя сторона крышки.
В шкатулке светит солнце, в шкатулке растут деревья и стоят дома, в шкатулке ходят люди — куколки куколками.
Вчера он тоже был шкатулкой, и когда шел снег — то он летел не снежинками и не хлопьями, а белыми круглыми кусочками, как будто грубовато, декоративно нарисованный. Или будто бы это не снег, а крошащаяся, осыпающаяся старая глина и краска.
А бывают дни, когда небо — устремляющиеся ввысь хрустальные своды, и мир — то ли сокровищница, то ли храм. А бывает, что небесная синева — это пролитая краска, и мир тогда — холст художника, и даже, если принюхаться, кажется, что от всех вещей, от бордюрного камня и древесного листа до проходящих мимо людей, все еще немного пахнет масляными красками и растворителем.
А еще бывает, что небо — бесконечная спираль космоса... но, вглядываясь в нее, понимаешь, что это такой сказочный, немного детский космос, из книг Булычева. И мир под этим небом-спиралью — фантастический рассказ, хорошо нарисованный мультик. С четкими линиями и легким сиянием от предметов, с насыщенными яркими оттенками кобальта, ультрамарина и индиго.
А бывает, что небо — это распахнувшаяся бесконечность. И вся печаль мира, и вся радость, и жизнь, и смерть, и то, что до жизни, и то, что после смерти, и долгота прошедших и грядущих веков, и сама суть мироустройства, для которой нет времени, а есть вечность — все это изливается с него.
И, глядя на это, пропитываясь этим до самой последней косточки, хорошо понимаешь, зачем надо, чтобы небо иногда становилось твердью, краской, химерой — потому что непрерывно этого откровения, этой обнаженной сути вещей человеку не вынести. Таким мир надо знать, но нельзя видеть его таким все время.