Полмесяца у меня на кухне стояли хризантемы - фиолетовая, сиреневая и голубая - и всё не поднималась рука их выкинуть. Наконец сегодня я себя уговорила, что красоты в них больше никакой, а от протухшей воды в доме того и гляди заведутся какие-нибудь мошки - и выбросила их.
А когда потом, выкидывая что-то ещё, я наклонилась над мешком с мусором - мне показалось, что в нём лежит кукла, кукла с поникшей изящной головкой, с сиреневыми, в фиолетовых переливах к концам, шелковистыми мягкими локонами. Личика её не было видно - оно было опущено - но мне показалось, что я себе его представляю: тонкое, с чуть заострёнными чертами, с огромными тёмными - не карими, а скорее тёмно-серыми или тёмно-тёмно-синими - глазами под тяжёлыми, словно припухшими аристократичными веками, нежное-нежное, фарфоровой просвечивающей белизны.
Едва-едва я удержалась от того, чтобы её выхватить из мусора - секунды мне хватило, чтобы осознать, что никакой кукле в мешке быть неоткуда, и ещё пары секунд - что это на самом деле не локоны, а завядшая хризантема валяется.
Терпеть не могу выкидывать отстоявшие своё цветы. После них ещё вазу надо мыть, она тяжёлая, постоянно разбить боишься...
А когда потом, выкидывая что-то ещё, я наклонилась над мешком с мусором - мне показалось, что в нём лежит кукла, кукла с поникшей изящной головкой, с сиреневыми, в фиолетовых переливах к концам, шелковистыми мягкими локонами. Личика её не было видно - оно было опущено - но мне показалось, что я себе его представляю: тонкое, с чуть заострёнными чертами, с огромными тёмными - не карими, а скорее тёмно-серыми или тёмно-тёмно-синими - глазами под тяжёлыми, словно припухшими аристократичными веками, нежное-нежное, фарфоровой просвечивающей белизны.
Едва-едва я удержалась от того, чтобы её выхватить из мусора - секунды мне хватило, чтобы осознать, что никакой кукле в мешке быть неоткуда, и ещё пары секунд - что это на самом деле не локоны, а завядшая хризантема валяется.
Терпеть не могу выкидывать отстоявшие своё цветы. После них ещё вазу надо мыть, она тяжёлая, постоянно разбить боишься...