![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
gorgulenokНочь музеев я на самом деле обожаю за ее волшебство. За то, что вся невидимая Москва, древняя и бессмертная, выходит на улицы, считая, что это ее праздник. Это, а совсем не день города.
И еще я люблю карнавальную легкость, с которой в этом шатании по городу сменяются эпохи, концепты, кусочки жизней.
Калейдоскоп прошлого и небывалого.
Каменные своды английского подворья.
Истертые глыбы со следами копоти какого-то пожара, отгоревшего много веков назад, высокие ступени винтовой лестницы, крохотные полукруглые окошки за толстыми железными прутьями решеток.
Вполне современные реконструкторы — народ невероятно знакомого облика, хотя конкретных знакомых не вижу среди них. Вроде кого-то я видела то ли на "Столетней войне" в прошлом году, то ли на "Временах и эпохах"... Нет, не уверена.
Мокрые фиолетовые грозди сирени, бутоны белого шиповника, и запах — безумный, пьянящий.
Реставрация росписей храма Ильи Пророка — раскрытые слои вспухшей краски, живые лица, живые позы — Спасителя, Марфы и Марии, учеников, законников — живые и чистые цвета.
Четыре века — единым концентратом в одном маленьком помещении.
Современное южнокорейское искусство — холодная и страшноватая подборка — трезвая, сухая, беспощадная.
Движущаяся инсталляция, завораживающая кружением шестеренок и металлическим блеском острых углов и переплетений, то сходящихся, то расходящихся. Картины — то жуткие кусочки действительности, где изображаемое вдруг вылезает из изображения — обрывком объявления, кусочком надписи, пятном грязи, мазком краски — то сложные узоры, где непонятно, где тут центр, где периферия, и есть ли они вообще. Судорожные объятия двух кукольных существ — и едва взглянув на них, понимаешь, что ты ничего не хочешь знать об их отношениях, но почти против своей воли разглядываешь и разглядываешь их.
И люди — любопытно-сдержанный народ, всю эту ночь бродящий по улицам. Такой же, как и я.
Я невероятно люблю быть как все. Я невероятно люблю, когда есть такие все, которые как я.
И еще я люблю карнавальную легкость, с которой в этом шатании по городу сменяются эпохи, концепты, кусочки жизней.
Калейдоскоп прошлого и небывалого.
Каменные своды английского подворья.
Истертые глыбы со следами копоти какого-то пожара, отгоревшего много веков назад, высокие ступени винтовой лестницы, крохотные полукруглые окошки за толстыми железными прутьями решеток.
Вполне современные реконструкторы — народ невероятно знакомого облика, хотя конкретных знакомых не вижу среди них. Вроде кого-то я видела то ли на "Столетней войне" в прошлом году, то ли на "Временах и эпохах"... Нет, не уверена.
Мокрые фиолетовые грозди сирени, бутоны белого шиповника, и запах — безумный, пьянящий.
Реставрация росписей храма Ильи Пророка — раскрытые слои вспухшей краски, живые лица, живые позы — Спасителя, Марфы и Марии, учеников, законников — живые и чистые цвета.
Четыре века — единым концентратом в одном маленьком помещении.
Современное южнокорейское искусство — холодная и страшноватая подборка — трезвая, сухая, беспощадная.
Движущаяся инсталляция, завораживающая кружением шестеренок и металлическим блеском острых углов и переплетений, то сходящихся, то расходящихся. Картины — то жуткие кусочки действительности, где изображаемое вдруг вылезает из изображения — обрывком объявления, кусочком надписи, пятном грязи, мазком краски — то сложные узоры, где непонятно, где тут центр, где периферия, и есть ли они вообще. Судорожные объятия двух кукольных существ — и едва взглянув на них, понимаешь, что ты ничего не хочешь знать об их отношениях, но почти против своей воли разглядываешь и разглядываешь их.
И люди — любопытно-сдержанный народ, всю эту ночь бродящий по улицам. Такой же, как и я.
Я невероятно люблю быть как все. Я невероятно люблю, когда есть такие все, которые как я.