gorgulenok (![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png)
gorgulenok) wrote2019-10-04 07:12 pm
gorgulenok) wrote2019-10-04 07:12 pm
Entry tags:
Говорить тысячу раз сказанное
Больше всего литературных штампов, наверное, — это описания природы. Багровый закат, последние лучи заходящего солнца скользили по чему-то там, серебристая дорожка лунного света, заунывная песня волн и все в таком духе.
Природу описывали настолько часто и она настолько мало менялась за века существования у людей литературы, что сейчас написать что-то про закат, лунную ночь или море неизбитыми словами невероятно трудно.
А избитые слова в художественном тексте — это плохо, об этом любой литературный критик скажет.
И это приводит к тому, что описания природы из текстов вообще исчезают.
Я, кстати, встречала людей, считающих, что и правильно — описывать надо только то, что читатель не способен представить сам, только что-то новое, а закат все видели тысячу раз и поэтому каждый может представить его себе сам как хочет, безо всяких авторских описаний.
Может быть, для кого-то это и так. Но мне в большинстве современных текстов не хватает слов-маяков, за которые бы зацепилось воображение и нарисовало картину пылающего заката, бушующих волн, пестрого от цветов луга, седых горных вершин на горизонте.
Вот, скажем, в "Голодных играх" (книге) героиня идет охотиться в лес, но я даже не знаю, старый это лес или молодой, светлый или темный, березы в нем растут или дубы, сосны или клены, густой ли в нем подлесок и много ли бурелома. И поэтому, хотя в принципе эта книга мне нравится, я не совсем верю в ее лес. Мне все время кажется, что все приключения происходят в помещениях типа офисных или лабораторных, хотя заявлена природа (но, надо сказать, конкретно в этой книге такое ощущение уместно, в отличие от большинства, где речь вообще не идет об искусственно созданной реальности).
Лучше всего, наверное, такие описания природы, о которых говорит Честертон: "Великие поэты Англии, от Чосера до Драйдена, владели искусством, утраченным позднее: они не описывали природу, но ты ее видел. Когда читаешь: "Сбивайтесь в стадо, облака", нет сомнений, что речь идет о кучевых облаках, а не о перистых. Когда узнаешь от Мильтона, что башня принцессы виднелась сквозь хохлатые деревья, не сомневаешься, что речь идет о весне или осени, когда листьев немного и дерево похоже на метлу, обметающую небеса".
Собственно, не только великие поэты Англии это умели. У Дюма в "Двадцать лет спустя" был момент, когда Портос протягивает вверх руку, чтобы проверить, действительно ли его щеку задела дождевая капля, — и при этих словах я видела все то, что не было описано прямыми словами: серый свет пасмурного дня, низкое небо, сырой воздух, раскисшую землю под ногами.
Но подобрать такие слова, которые, не будучи описанием природы как таковым, запустят у читателя цепочку ассоциаций — очень трудно. Не проще, наверное, чем описать закат, не прибегая к штампам.
С другой стороны, не могу сказать зачем, но мне иногда нужно перечитывать обстоятельные долгие описания природы из с детства знакомых книг.
"...Солнце уже закатилось, и багряный край небес поблек, став тускло-розовым; лазурь над головой постепенно окрашивалась в нежные, зеленовато-голубые, как яйцо зорянки, тона, и таинственная сумеречная тишь природы неслышно обступала Скарлетт со всех сторон. Призрачный полумрак окутывал землю. Красные борозды пахоты и красная лента дороги, утратив свой зловеще-кровавый оттенок, превратились в обыкновенную бурую землю. На выгоне, по ту сторону дороги, лошади, коровы и мулы тихо стояли возле изгороди в ожидании, когда их погонят к конюшням, коровникам и к ужину. Их пугал темный силуэт зарослей вдоль реки, и они прядали ушами в сторону Скарлетт, словно радуясь соседству человека.
В этом призрачном полумраке высокие сосны в пойме реки, такие сочно-зеленые при свете дня, казались совершенно черными на блеклой пастели неба — могучие, величественные гиганты, они стояли сомкнутым строем, преграждая доступ к неспешно бегущей желтой воде. Белые трубы усадьбы Уилксов на том берегу реки, на холме, меркли все больше среди густой темной зелени дубов, и только мерцавшие кое-где огоньки зажженных к ужину ламп манили на ночлег.
Влажное, теплое дыхание весны, напоенное запахом свежевспаханной земли и молодых, рвущихся к небу побегов, сладко обволакивало Скарлетт.
Весна, закаты, нежно-зеленая поросль никогда не пробуждали в душе Скарлетт ощущения чуда. Прекрасное было повседневностью, частицей жизни, как воздух, как вода. Ее сознание было восприимчиво к красоте лишь вполне конкретных, осязаемых предметов — породистых лошадей, женских лиц, нарядных одеяний... И все же торжественная тишина этих сумерек, спустившихся на возделанные земли Тары, принесла успокоение ее взбаламученной душе. Она любила эту землю — любила безотчетно и беззаветно, как любила лицо матери, склоненное в молитве".
Маргарет Митчелл, "Унесенные ветром", перевод Т. Озерской
Природу описывали настолько часто и она настолько мало менялась за века существования у людей литературы, что сейчас написать что-то про закат, лунную ночь или море неизбитыми словами невероятно трудно.
А избитые слова в художественном тексте — это плохо, об этом любой литературный критик скажет.
И это приводит к тому, что описания природы из текстов вообще исчезают.
Я, кстати, встречала людей, считающих, что и правильно — описывать надо только то, что читатель не способен представить сам, только что-то новое, а закат все видели тысячу раз и поэтому каждый может представить его себе сам как хочет, безо всяких авторских описаний.
Может быть, для кого-то это и так. Но мне в большинстве современных текстов не хватает слов-маяков, за которые бы зацепилось воображение и нарисовало картину пылающего заката, бушующих волн, пестрого от цветов луга, седых горных вершин на горизонте.
Вот, скажем, в "Голодных играх" (книге) героиня идет охотиться в лес, но я даже не знаю, старый это лес или молодой, светлый или темный, березы в нем растут или дубы, сосны или клены, густой ли в нем подлесок и много ли бурелома. И поэтому, хотя в принципе эта книга мне нравится, я не совсем верю в ее лес. Мне все время кажется, что все приключения происходят в помещениях типа офисных или лабораторных, хотя заявлена природа (но, надо сказать, конкретно в этой книге такое ощущение уместно, в отличие от большинства, где речь вообще не идет об искусственно созданной реальности).
Лучше всего, наверное, такие описания природы, о которых говорит Честертон: "Великие поэты Англии, от Чосера до Драйдена, владели искусством, утраченным позднее: они не описывали природу, но ты ее видел. Когда читаешь: "Сбивайтесь в стадо, облака", нет сомнений, что речь идет о кучевых облаках, а не о перистых. Когда узнаешь от Мильтона, что башня принцессы виднелась сквозь хохлатые деревья, не сомневаешься, что речь идет о весне или осени, когда листьев немного и дерево похоже на метлу, обметающую небеса".
Собственно, не только великие поэты Англии это умели. У Дюма в "Двадцать лет спустя" был момент, когда Портос протягивает вверх руку, чтобы проверить, действительно ли его щеку задела дождевая капля, — и при этих словах я видела все то, что не было описано прямыми словами: серый свет пасмурного дня, низкое небо, сырой воздух, раскисшую землю под ногами.
Но подобрать такие слова, которые, не будучи описанием природы как таковым, запустят у читателя цепочку ассоциаций — очень трудно. Не проще, наверное, чем описать закат, не прибегая к штампам.
С другой стороны, не могу сказать зачем, но мне иногда нужно перечитывать обстоятельные долгие описания природы из с детства знакомых книг.
"...Солнце уже закатилось, и багряный край небес поблек, став тускло-розовым; лазурь над головой постепенно окрашивалась в нежные, зеленовато-голубые, как яйцо зорянки, тона, и таинственная сумеречная тишь природы неслышно обступала Скарлетт со всех сторон. Призрачный полумрак окутывал землю. Красные борозды пахоты и красная лента дороги, утратив свой зловеще-кровавый оттенок, превратились в обыкновенную бурую землю. На выгоне, по ту сторону дороги, лошади, коровы и мулы тихо стояли возле изгороди в ожидании, когда их погонят к конюшням, коровникам и к ужину. Их пугал темный силуэт зарослей вдоль реки, и они прядали ушами в сторону Скарлетт, словно радуясь соседству человека.
В этом призрачном полумраке высокие сосны в пойме реки, такие сочно-зеленые при свете дня, казались совершенно черными на блеклой пастели неба — могучие, величественные гиганты, они стояли сомкнутым строем, преграждая доступ к неспешно бегущей желтой воде. Белые трубы усадьбы Уилксов на том берегу реки, на холме, меркли все больше среди густой темной зелени дубов, и только мерцавшие кое-где огоньки зажженных к ужину ламп манили на ночлег.
Влажное, теплое дыхание весны, напоенное запахом свежевспаханной земли и молодых, рвущихся к небу побегов, сладко обволакивало Скарлетт.
Весна, закаты, нежно-зеленая поросль никогда не пробуждали в душе Скарлетт ощущения чуда. Прекрасное было повседневностью, частицей жизни, как воздух, как вода. Ее сознание было восприимчиво к красоте лишь вполне конкретных, осязаемых предметов — породистых лошадей, женских лиц, нарядных одеяний... И все же торжественная тишина этих сумерек, спустившихся на возделанные земли Тары, принесла успокоение ее взбаламученной душе. Она любила эту землю — любила безотчетно и беззаветно, как любила лицо матери, склоненное в молитве".
Маргарет Митчелл, "Унесенные ветром", перевод Т. Озерской
no subject
И еще - тут каждый писатель должен заново "изобретать колесо" и "открывать Америку", приемы предыдущего автора не действуют, надо заново создавать всю технику пейзажной живописи в тексте, подбирать свежие слова, находить новый угол зрения.
Написать так, чтобы запустить воображение читателя - это и есть мастерство. Толстой оттачивал его в своих дневниках сотнями, если не тысячами минитекстов вроде "хайку". Очень живые зарисовки, основанные на точно выбранной детали.
Кстати, и мастерство хайку в том же: правильно выбранные две детали заставляют воображение заполнять пространство между ними. Хайку дает крупный план ("весенний дождь") и одну очень мелкую деталь ("с крыши бегут струйки воды вдоль осиных гнезд"), и наше воображение, как послушное, дорисовывает остальное.
no subject
Но мне кажется, что да, если удается найти новый ракурс и новые слова, описания природы и сейчас будут впечатлять.
Хотя я и с избитыми словами люблю.
no subject
no subject
no subject
no subject
no subject
no subject
Главное, я полагаю, находясь на любом континенте, нужно сохранять свои приверженности, не поддаваясь дешёвому искушению местной жвачки.
Варгас Льоса или Маркес с Толстым, пожалуй, и близко не стояли.
no subject
Например, и у Крапивина, и у Стругацких сравнительно часто встречаются описания пустырей, на которых обломки цивилизации, будь то анизотропное шоссе или гараж-ракушка, поросли бурьяном, и сверху на всё это светит мягкое солнце позднего лета. Ну ты знаешь, я и в реале такое люблю :) Но у Стругацких над этой пасторалью всегда зависает полуденный ужас, а Крапивин пихает туда же до кучи покосившиеся заборчики, и через раз у него получается вторичный Усть-Пиздюйск, который уже сто раз был описан.
Вообще навскидку я только два оригинальных описания природы могу вспомнить, которые торкнули и больше не отпустили никогда. У Лорки:
И, не меняя цвета, отары туч лениво наблюдали единоборство камня и рассвета.
Эгегей же, а?.. Причём это можно наблюдать в реальности почти каждый день. Конкретно в этом стихотворении вся природа творит эгегей, но тучи с овцами не сравнивал только ленивый, а тут вышло оригинально и в точку.
И у Ахматовой "Молюсь оконному лучу".
Причем вроде бы нифига не про природу. А мне этот луч нарисовал целую картину. Я много лет спустя узнал, что стихи были написаны в ноябре, и пазл сложился - ведь явно описан свет закатного солнца в очень холодное время, но не зимой. А за лучами дорисовывается целый пейзаж.
Но чаще фигня какая-то получается. Не багровые закаты плохи, плохо то, как ими пользуются. Иногда создаётся впечатление, что автор сам стесняется багрового заката, ну и начинает в одеревенении либо ебашить школьное сочинение, либо оригинальничать, не отступая от шаблона. И то и другое приводит к закономерному концу.
no subject
Мне в комментах в ЖЖ подруга написала, что ей однажды сказали, что в описаниях природы смысл - в состоянии наблюдающего, и она поняла, как это работает. Вот пожалуй да. За этими отарами туч, лениво наблюдающими противоборство камня и рассвета, - мировосприятие, философия, оно не только о рассвете, оно о мире в целом... и снова просто о рассвете :) Это описание мир обходит и возвращается в ту же точку :) Это притом, что оно крохотное в масштабах стихотворения, действие-то продолжается дальше, "а травы шли. Все ближе и все ближе. Любовь моя, они вспороли небо..." и т.д.
Мне кажется, у Крапивина (хотя диковато его обсуждать после Лорки, но хрен с ним) слишком часто вот это самое состояние наблюдающего просто автоматически копируется из книги в книгу. Он один раз нащупал "свое", то, что приносит ему успех, и давай тиражировать. И поэтому у него описания цепляют только там, где он в первый раз увидел что-то новое и смотрит на это вот в момент описания, а не достает привычно из кармана, - как якорное поле, например.
У Стругацких никогда не бывает такого, чтобы они видение мира пытались повторять. У них есть более сильные книги и более слабые, но каждая - о чем-то другом, не о том, что уже было, и мне кажется, штука в этом. У них любой пустырь - это не воспроизведение пустыря, который был ими же описан десять раз в другой книге под другим названием, они каждый раз на него реально - смотрят.