Entry tags:
Повседневное
Наш октябрь по ходу считает, что он декабрь.
С самоопределением не поспоришь, поэтому в Москве снег.
Снег забавно топорщится на свежей упругой траве, которая вспарывает его игольчатыми кончиками, и сугробиками лежит на поникших зеленых листьях сирени во дворе. Атмосфера при этом — совершенно предновогодняя, воздух на вкус — вот ровно такой, каким он бывает в декабрьскую оттепель.
Безумство оттепели — или безумство скорого Самайна? — подступает, проникает горчащим воздухом в легкие, пьянящим ритмом — в вены.
Уйти в ночь.
Некогда.
Я сейчас совсем-совсем земная и здешняя.
Только краем глаза вижу вышедших поиграть чудовищ, бродящих по Москве, да читаю альтернативные надписи на стенах и вывесках. Но это — здешнее, это — тут.
Матерясь, ищу зимние сапоги на месяц раньше, чем ожидалось, заматываю голову в снуд.
С самоопределением не поспоришь, поэтому в Москве снег.
Снег забавно топорщится на свежей упругой траве, которая вспарывает его игольчатыми кончиками, и сугробиками лежит на поникших зеленых листьях сирени во дворе. Атмосфера при этом — совершенно предновогодняя, воздух на вкус — вот ровно такой, каким он бывает в декабрьскую оттепель.
Безумство оттепели — или безумство скорого Самайна? — подступает, проникает горчащим воздухом в легкие, пьянящим ритмом — в вены.
Уйти в ночь.
Некогда.
Я сейчас совсем-совсем земная и здешняя.
Только краем глаза вижу вышедших поиграть чудовищ, бродящих по Москве, да читаю альтернативные надписи на стенах и вывесках. Но это — здешнее, это — тут.
Матерясь, ищу зимние сапоги на месяц раньше, чем ожидалось, заматываю голову в снуд.