Угу :))) Вот "молюсь оконному лучу" - это как раз то, о чем говорил Честертон, когда описания природы нет, но ты ее видишь. Вроде почти ничего не сказано, но ты видишь и комнату (не только рукомойник упомянутый, а стены, подоконник и т.д.), и как ложится свет, и даже что за окном. Та же фишка с "отары туч лениво наблюдали единоборство камня и рассвета" - видишь картину, хотя очень трудно объяснить, откуда она взялась и почему именно такая.

Мне в комментах в ЖЖ подруга написала, что ей однажды сказали, что в описаниях природы смысл - в состоянии наблюдающего, и она поняла, как это работает. Вот пожалуй да. За этими отарами туч, лениво наблюдающими противоборство камня и рассвета, - мировосприятие, философия, оно не только о рассвете, оно о мире в целом... и снова просто о рассвете :) Это описание мир обходит и возвращается в ту же точку :) Это притом, что оно крохотное в масштабах стихотворения, действие-то продолжается дальше, "а травы шли. Все ближе и все ближе. Любовь моя, они вспороли небо..." и т.д.

Мне кажется, у Крапивина (хотя диковато его обсуждать после Лорки, но хрен с ним) слишком часто вот это самое состояние наблюдающего просто автоматически копируется из книги в книгу. Он один раз нащупал "свое", то, что приносит ему успех, и давай тиражировать. И поэтому у него описания цепляют только там, где он в первый раз увидел что-то новое и смотрит на это вот в момент описания, а не достает привычно из кармана, - как якорное поле, например.
У Стругацких никогда не бывает такого, чтобы они видение мира пытались повторять. У них есть более сильные книги и более слабые, но каждая - о чем-то другом, не о том, что уже было, и мне кажется, штука в этом. У них любой пустырь - это не воспроизведение пустыря, который был ими же описан десять раз в другой книге под другим названием, они каждый раз на него реально - смотрят.